Внезапно, посреди всего этого хаоса, в протест ему, мощным потоком поднялся со дна покой. Прохладно и беспрекословно, все выше и выше, пока весь шум внутренних голосов не захлебнулся тишиной.
И все закончилось.

Я проехал на лестнице несколько метров вправо, остановившись возле двенадцатой полки, закрыл глаза и привычным движением провел пальцами по переплетам. Первый - прохладный, кожаный, с четко отпечатанными буквами. "Держу пари, красная", - подумалось мне. Второй - тканевый, мягкий… Возможно, бледно-зеленая, выцветшая. На третьей книге уголки губ дернулись в полуулыбку, в голове возник калейдоскоп образов, а пальцы заскользили медленнее: они ее хорошо помнят. И как тяжело было отдавать обратно - тоже. Я собирался взять пятую по счету, но небольшой изъян на четвертом переплете привлек мой тактильный интерес раньше. Открыв глаза, я обнаружил небольшую серую, ничем не примечательную, кроме этого самого изъяна, книгу, больше похожую на ежедневник какого-нибудь бухгалтера, на обложке которой было отпрессовано число "12", и которую я ни за что не выбрал бы визуально, а значит, никогда бы и не прочел. "Да, как это эстетика еще не погубила этот мир", - подумал я, усмехнувшись.
- Люди не очень хотят читать книги в непривлекательных обложках. Глупо, правда? Некоторым, вроде тебя, еще и обидно. Между тем, серых людей ведь тоже зачастую не хотят… мм, читать.
Я обернулся. Внизу стоял, несомненно, самый яркий человек этой библиотеки. В руках он держал такую же серую книгу, как та, что заинтересовала мои искушенные пальцы, и в них она смотрелась еще более невзрачно, даже жалко. Так, что мне нестерпимо захотелось отнять ее у него и положить куда-нибудь в другое место, во имя сохранения ее книжного достоинства и вселенской гармонии.
- Что, мне лучше ее отложить, да? - засмеялся мужчина в густые усы, - Наверное, ты прав. Но тебе я все равно ее не отдам, даже не надейся. Ты пока не дорос до двенадцатой, хоть и проявил к ней завидное милосердие!
Я хотел было возразить, что, вообще-то говоря, таких книг тут как минимум две, так что поздно ему пытаться спасать от моего недалекого ума ее великие тайны, но, кинув взгляд на свою версию, удивленно обнаружил, что держу в руках ярко-фиолетовую, как пиджак незнакомца, книгу. Пока я рассматривал название, мужчина что-то пробубнел себе под нос, завязал шнурки и направился к выходу.
Уходя, он еще несколько раз негромко, но почти сердито повторил, смеясь: "Милосердие… Надо же! К ней - и милосердие! Какое благородство..."