Какая же я трусиха. Ужас.

В кабинет Штрауса я вошел в состоянии легкого раздражения, но он притворился, что не заметил этого. Я сразу улегся на кушетку, а он, как водится в таких случаях, уселся на стул сбоку от меня и чуть-чуть сзади, как раз вне пределов видимости. Сел и стал ждать, когда же я начну лить на него скопившиеся в моем мозгу нечистоты. Я украдкой посмотрел на Штрауса. Он выглядел постаревшим, каким-то потасканным и напомнил мне Матта, ждущего посетителей. Я сказал об этом Штраусу. Он кивнул и продолжал ждать. Тогда я спросил: – А вы тоже ждете клиентов? Вам следовало бы сконструировать кушетку в форме парикмахерского кресла. Когда речь зайдет о свободных ассоциациях, вам надо будет только откинуть кресло с пациентом назад, как парикмахеру, когда он собирается намылить жертву. Проходит пятьдесят минут, кресло возвращается в исходное положение, и вы вручаете бедняге зеркало, чтобы он мог как следует рассмотреть свое свежевыбритое «я». Штраус молчал, и хотя мне было стыдно за свое словоблудие, я уже не мог остановиться: – Потом пациент перед каждым сеансом будет говорить: «Снимите немного с верхушки волнения, пожалуйста» или «Не стригите мой эгоизм слишком коротко». Он может попросить даже яич… я имел в виду я-шампунь. Ага! Заметили оговорку, доктор?* Я сказал, что нужен яичный шампунь вместо я-шампуня. Яйцо… Я. Близко, вам не кажется? Не означает ли это, что мне хочется отмыться от грехов? Возродиться? Что это? Баптистский символизм? Или все же мы стрижем слишком коротко?

I-shampoo, ei-shampoo ("ei" с немецкого яйцо/яичный, читается "ай")

На чайных весах сомнений хватит для всех церемоний
Твоих ладоней коленей колоний пустых волнений
Абсолютных своих воплощений ты больше не сын и не дочь
Ты больше не сможешь быть против себя
Ты больше не сможешь быть чище своих тревог
И принципиальная слабость твоя сломалась, как всё

Зачем мне непрочному вечный закон?

Вся суть этого дня. Количество высказанного на кубометр мыслей.

Просто орать, орать не переставая!
Идиотское ощущение скованности и замедленности.

За 10 дней, которые я провожу с родителями, я успеваю лишь вспомнить, что такое семья, оттаять, полюбить, а затем я уезжаю. И снова погружаюсь в отчуждение.
Бесконечный цикл.

Устала. Устала пытаться хоть что-то. Устала надеяться, что я на своем месте. Устала бояться узнать, что нет. Все. Хватит.

У меня есть два разных профиля (да, я про лицо, а не про социальные сети).
Вы можете сказать, что все люди немного асимметричны, но тут дело в том, что когда я улыбаюсь, один уголок рта ползет вверх, а другой вниз. За счет того, что мышцы развиты по-разному, и лицо выглядит немного ассиметрично, что чаще всего заметно только мне или непосредственно сравнивая фотографии профилей.
И теперь главное.
Я себе нравлюсь только наполовину. И мне это, конечно, кажется чем-то очень символичным, ибо отрицая ту часть себя, которая мне не нравится (я просто не могу смотреть на фотографии одного из профилей, отвожу взгляд), я теряю ощущение целостности, как минимум. А лицо всего лишь вполне наглядно демонстрирует это отрицание.
В последнее время с этим получше, но раньше вообще было плохо.
Принимайте себя, короче, и не бойтесь смотреть.

- Ну что?.. Что вы в можете сказать в заключение? - нервно теребя рукав, наконец, спросила девушка.
Врач вздохнул и уткнулся в экран компьютера, бессмысленно крутя колесико туда-обратно, как бы собираясь с мыслями. Затем взглянул на девушку из-под очков, словно оценивая, готова ли она к свинцовой информации, которой ему придется обременить ее голову.
- Ну же, я должна знать… - с дрожащими нотками в голосе повторила просьбу девушка.
- Мы проанализировали результаты позитронно-эмиссионной томографии с контрастом и… - врач выдержал паузу и, переведя взгляд на свои шнурки, наклонился, чтобы вытереть пятнышко, которое внезапно для себя обнаружил на лаковых туфлях. Затем он разогнул спину, удовлетворенно облокотился на спинку кресла и посмотрел на свою собеседницу в упор. - Да, мы действительно нашли небольшое образование. Не беспокойтесь, бывает, оно рассасывается само собой, тем более, если не усугублять. Знаете, память ведь такая штука. Ваши пробелы вовсе не пострадают, и даже расширятся со временем…
- Вы хотите сказать, в моих пробелах… есть образоваие? - девушка не верила своим ушам. - А вы не знаете, что стало причиной? Что я делала не так? Может, это из-за того, что недавно я посмотрела ту научно-популярную передачу…
Нотки стыда в ее голосе заставили врача сочувственно наклонить голову набок и ответить более теплым тоном:
- Ну что вы, простой просмотр программ не может вызвать такое. Должно быть, вы случайно проанализировали информацию, перекомпановали, повторили мысленно сами себе или… кому-то еще, - врач закашлялся. - Иначе информация не отклыдывается, поймите.
- Хорошо… Скажите, нужно какое-то специальное лечение или… Или… Что вы можете посоветовать?
- Я советую вам навремя воздержаться от просмотра любых передач, думаю, пока что из-за вашего диагноза и страха вы можете слишком свежо воспринимать информацию, и есть вероятность запоминать с первого раза, а нам это ни к чему, верно? Специализированное лечение не требуется, наш союзник время. Просто побольше уделяйте времени удовольствиям, повторению ежедневной рутинной деятельности, старайтесь не отклоняться от мыслей, к которым вы привыкли и избегать того, что может как-то изменить ваш привычный образ жизни.
- Спасибо большое! Когда мне прийти в следующий раз?
- Думаю, через неделю. Удачи вам и приятной жизни!
- Спасибо, доктор, вы меня очень успокоили, - девушка улыбнулась впервые за день, уровень ее тревожности заметно снизился. Она пожала врачу руку и вышла из кабинета.

"У меня нет времени на медленные танцы!" - прозвучало поставленным мужским баритоном с хрипотцой в другом конце вагона.
Черные ручьи ускользают от взгляда, тот периодически цепляется за желтоватые следы на снегу. Окно, снег, голые деревья. Шарф на подоконнике. Трезвость.
Мужчина слева, вероятнее всего, гей. Сообразительный, раскрепощенный, мычит себе под нос песенки и с громким цоканием жует жвачку. Периодически бурчит фразы. Между нами розетка, как нам сообщил мужчина, изъявивший желание ее занять.
Меня не раздражает ни цоканье, ни запах бутербродов.
Меня бы раздражало, пытайся он соответствовать ситуации или поддерживать со мной беседу, только потому, что ему кажется, так следует поступать в таких случаях.
Вскоре мне надоест это ощущение физической и эмоциональной скованности, и что-то произойдёт.
"Бред какой-то", - тихо звучит слева.
И не говори.

"В жизни всегда есть место страху. И, соответственно, подвигу".

Я просто хочу заснуть, заснуть, заснуть, и чтобы все прекратилось. А я не могу, и не могу перестать плакать, и разрыдаться вдрызг тоже. Это одна из худших ночей за последнее время. Все накопилось, и больше нет причин держать себя в руках, но до конца не отпускает, и я не знаю, чем довести себя до точки. Для чего нужен этот блог, если я не пишу о том, что происходит?
Еще у моей бабушки, кажется, пупочная грыжа. Ей с самого утра болел живот в области пупка, боль не смещалась, но в положении лежа уменьшалась. Я пропальпировала, пупочное кольцо около 3 см. Завтра пойдет в поликлинику и к хирургу.
Я записала короткий фрагмент музыки, в надежде, что она перестанет играть в голове. Пока не помогает.
Просто заснуть, заснуть.
Мне паршиво, стыдно, мне все равно. Я не виню себя и не злюсь, в основном жалость и чистые ощущения. Как будто сместилось что-то важное в грудной клетке, и я мучительно хочу избавиться от ощущения помехи, но не могу. Мне все равно, что и кто видит во мне. Я потратила прорву времени на то, что почти не считаю важным сейчас, и вернувшись к тому, что было важно для меня всегда, оказалась растраченной и пустой. Я могу больше, могу дальше, могу лучше. Но лучше бы прямо сейчас меня вывернуло наизнанку и любые мысли прекратились.

— А если все-таки догонит? — снова спросила Черепаха.
Зенон схватился за голову.
— Тысяча триста восемнадцатый раз повторяю… — начал он.
— Не преувеличивай, тренер. Всего сто пятьдесят девятый. — Черепаха поджала губы. — И ты меня пока не убедил.
— Не догонит! — простонал Зенон. — Мамой клянусь, не догонит!
— Не убедил, — повторила Черепаха. — Тебе хорошо рассуждать, ты философ. А мне каково? Что будет с моей спортивной репутацией, если он меня все-таки догонит?
— Чего ты от меня хочешь? — вздохнул Зенон.
— Мне было бы спокойнее, если бы в день состязаний он слегка прихрамывал, — осторожно сказала Черепаха. — Совсем чуть-чуть. Ничего серьезного. С тем, кто носит сандалии на босу ногу, всякое может случиться. Например, в сандалию может попасть острый камень. Или, скажем, стрела…
— Что?! — Зенон не верил своим ушам.
— Стрела, — невозмутимо повторила Черепаха. — Вражеская, разумеется. В последнее время вокруг так много вражеских стрел! Летают и летают. Когда человек идет на войну, надев сандалии на босу ногу, он подвергает себя большой опасности. И если ему в пятку попадет стрела, никто не удивится… Ну что ты так на меня смотришь? Я же не предлагаю стрелять ему в сердце. От ранения в пятку еще никто не умирал. А мне будет спокойнее.
— Ладно, — сказал Зенон, — не ной. Я поговорю с Парисом.