Маленькому мальчику было одиноко, и когда его мама с папой запирались где-то на кухне, его не покидало чувство беспокойства. Маленького человечка оставляли одного, а он хотел, чтоб у него были друзья, потому тащил их к себе, просто для того, чтоб в течение дня кто-то был с ним рядом. И - по рассказам его мамы - злился и плакал, когда друзьям надо было уходить к себе домой. Он не хотел, чтобы его покидали, ведь рядом всегда должен был находиться кто-то такой же одинокий и маленький. А на новый год родители этого человечка решили осуществить его желания, которые предварительно надо было узнать. Потому они попросили написать его желание на листочке и опустить его за окошко. Маленький человечек наивно верил, что все это дойдет до человека с бородой и красным носом. Родители так хотели узнать желания ребенка, что не поленились спуститься под окно. А там, на том клочке бумаги, было написано самое настоящее и серьезное желание: "Хочу друга."
Желание - разрыв шаблона для родителя, который хочет что-то купить ребенку га праздник. В том возрасте многие хотели чего-то материального, но не он.
Он вырос. И когда ему довелось жить в общежитии, он и там не мог быть один и шел хоть к кому-то, лишь бы не оставаться в тех четырех стенах. В любых четырех стенах. В одиночестве.
И сейчас, когда прошло столько лет, я смотрю на то, как этот маленькийбольшой человек спит рядом со мной и держит во сне меня за руку, и понимаю, что хочу подарить ему спасение от давящих стен и звенящей пустоты в воздухе. И сжимаю его руку в ответ.
1
xiaojie
Знакомьтесь, это Василий.
Василий кузнечик.
И сидел он не в траве, а на моей книжке, по которой я должна была готовится к экзамену.
Василий, как и Сяо, тоже любит солнышко.
Asein
Море качало сны детей, но мои иногда выбрасывало на берег, иначе отчего же ещё мне могло быть так холодно и непонятно, где я, и почему колыбельную мне напевает лунный ноготок.
acedia
попутчики в моей жизни постоянно сношаются со скукой и ленью.
я представить не мог, что семнадцатилетние станут эмоциональными импотентами, которые укрылись под машинной покрышкой, и беспокойно корпят над новыми и новыми конспектами.
сексуальность, которой должно пылать младое тело, заключена в ежовые рукавицы апатии и усталости.
скинув гору ненужной бумаги, все несутся к монитору и с натуральным сладострастием дрочат на уродские пиксели.
нет, подростки давно не трахаются, а если и трахаются, то потом живо хватают мобильники, дабы запечатлеть в какую забавную рожицу растеклась по животу сперма.
трахаться вообще стало не модно.
это сложно, слишком сложно для тепличных, выращенных под сводом вай-фай волн.
людям стало неинтересно знакомиться.
людям стало неинтересно все.
-чувак, ты же понимаешь, что твоя профессия не востребована в россии?- хлопает меня по плечу приятельница.
-дело не в россии, скоро я вообще не потребуюсь.мы будем жить в спорах, как бактерии, которые переносят неблагоприятные условия.
в полупьяном бреду, когда животное начало протискивается между решеток благоразумия и порядочности, мы вдруг вспоминаем про голод, про похоть, про жажду открытий, про тлеющую силу.
мы уверенно приближаемся к объекту минутного вожделения, отвратительно флиртуя.
наш объект, накаченный водкой из атака, дает добро на соитие, и мы, словно новоиспеченный жених в брачную ночь, несемся на ложе любви и страсти.
эта безапелляционная беспомощность в повседневной жизни соблазняет нас бутылкой коньяка, продает истинное лицо за бумагу, заработанную в смоге косности.
плодитесь, двадцатипятилетние, рожайте!
нас, семнадцатилетних, не спасут даже импортные ультратонкие кондомы, тентакли и плетки, не спасут новые отверстия, в которые можно что-то запихать и получить удовольствие.
наш главный враг стал любовником и другом.
мы усаживаем на колени стагнацию и кормим ее свежим виноградом, заботливо поглаживая.
