Это не начало, и даже не середина. Я находилась в темной комнате, подсвеченной неярким красным светом, воздух в которой казался густым. Наедине с фотографиями, развешенными на верёвке, протянутой над столом от одной стены к другой. Помню улыбающиеся лица, ощущение несколько отстранённого интереса с лёгкими тёплыми нотками. Незначительную тревогу на задворках разума, что кто-то вот-вот зайдёт сюда. Тихие, приятные на слух, но неразборчивые голоса за дверью. Я вышла и оказалась на улице, залитой ярким солнечным светом, рядом с бассейном и десятком радостных людей, среди которых было несколько знакомых. Одним из этих людей была она, человек, который так или иначе беспокоит мой разум вот уже почти 2 года, хотя в жизни моей ее уже нет. Она была особенно весела, собираясь прыгать в этот бассейн, и меня не замечала совсем. Я была рада, что могу остаться незамеченной, но вместе с тем ощущала грусть и недосказанность, преследующую меня с момента последнего нашего настоящего разговора. Почему? Почему она постоянно тут, в моей голове?
Ход моих мыслей прервал парень, для которого я была достаточно заметна и осязаема, чтобы взять меня за локоть и дружелюбно предложить отойти подальше от брызг. Мы разговорились, я поспрашивала про ее жизнь. Оказалось, она беременна, но отрицает это всеми силами. Он говорил это шепотом, хотя мы стояли на балконе второго этажа, в темном коридоре которого не было ни души. Он заговорчески посмотрел на меня.
- Люди теперь не говорят об этом открыто. Более того, беременность скрывают максимально долго, и все вокруг играют в эту игру. Ну… ты же знаешь, детей у родителей забирают и отдают государству. Многие не способны это принять. Многие хотели бы жить так, будто этого нет.
Он закурил, повисло молчание. Мы долго смотрели вниз на бассейн, радостные лица, мелькающие в нем, брызги, не имеющие шанса долететь до нас. Когда я собиралась уходить, он остановил меня, взяв за запястье, посмотрел в глаза, вложив в ладонь какой-то ключ и клочок свёрнутой бумаги, и ровным тихим голосом сказал:
- Это тебе, просили передать. Прямо по коридору, затем направо, третья дверь.
Я спрятала руку в карман, не задавая вопросов, которые роились в голове, интуитивно ощущая, что он уже сделал больше, чем мог.
- Удачи! - крикнул он, когда я практически свернула направо. Я еле заметно улыбнулась, внутри все сжалось.

***
Снова темнота, голоса доносились откуда-то издалека, я еле разбирала их. Меня кто-то звал. Первое, что я ощутила отчетливо, - сырость, прохладный воздух, звук колес на мостовой, звук дождя. Ко мне постепенно вернулось зрение. Все вокруг было приятно, расслабляюще серым. Серая блестящая мостовая, серое белесое небо, завеса дождя, серая река под мостом, по которому мы ехали на темно-сером автомобиле, напоминающем Форд начала 20 века. Рядом со мной сидели три женщины, и хотя разговоры прекратились, напряжение ощущалось физически. Автомобиль остановился, одна из женщин заплатила водителю и осталась в машине, кто-то сзади практически вытолкнул меня наружу. Ноги опустились в лужу с характерным звуком и мгновенно намокли, но я не ощущала влажности, я не ощущала холода. Я ощущала тревогу и сосредоточенность, все тот же отстранённый интерес и вовлеченность. Звук дождя мягко окутывал, действовал умиротворяюще, растворял тревогу, доводя её концентрацию до совершенства. Все вместе мы быстро направились к зданию неподалёку, под навес.
- Держи, - одна из женщин, та, что помоложе, передала небольшой свёрток пожилой. - Это импланты. Пока только первая партия. Да, мало, я знаю, но мы сможем больше. Ты найдёшь нас в магазине PHLOEM, деньги получишь на месте. Удачи тебе.
Она перевела взгляд на меня.
- Вам.
Девушка с золотистыми волосами накинула серый капюшон на голову и стремительно ушла в сторону здания в конце улицы.
- Пойдем, - окликнула меня пожилая тучная женщина.
Я ощутила ее руку у себя на спине и поняла, кто вытолкнул меня из автомобиля. Неприятно, но, видимо, необходимо. Мы поспешили к противоположной стороне улицы, она что-то быстро говорила мне, я кивала, но все окружающее пространство постепенно исчезало. Сперва звуки, затем чувства, и, наконец, серый город заполнила тьма.

***

- Юль! Юль, как тебе?
Моя мама смеялась, надевая на голову смешную пушистую белую шапку. Мы какое-то время уже ходили по торговому центру, она говорила со мной о последних новостях, я давала краткие ответы на ее многочисленные вопросы.
- Тебе очень идет, - ответила я, думая в первую очередь о ее жизнерадостной улыбке. - Будешь брать?
- Не знаю…
Она несколько раз еще подвигала шапку на голове, выдвинула подбородок вперед, покрутилась перед зеркалом, осмотрела себя через плечо, наклонила голову вниз. Затем, сняв шапку, все же решила повесить ее обратно, проводив одобрительным взглядом с едва различимыми нотками зависти, как бы говорящим "да, ты хорошо будешь смотреться, и мне немножко жаль тебя тут оставлять, но наши дороги на этом расходятся". В маме мне всегда нравился этот жизнеутверждающий настрой. Эта способность идти вперед с гордо поднятой головой. Я улыбнулась уголком губ и пошла вдоль витрин дальше. Мы собирались пойти в кофейню, повернув направо, однако я заметила в одном из магазинов высокую стройную элегантно одетую девушку, владелицу магазина. Ее волосы с косым пробором были завязаны в тугой блестящий узел на затылке, на ней был идеально сидящий шоколадного цвета пиджак и строгая белоснежная юбка, подчеркивающая талию. И хотя внешне она чем-то напоминала стюардессу, необъяснимое знание того, что эта девушка никому не подчиняется и, тем более, не прислуживает, следовало вместе с ней и было безоговорочным. Заметив меня, она замедлила шаг, затем и вовсе остановилась. Уверенным движением девушка выдвинула ящик стола, достала оттуда конверт и папку с бумагами и направилась ко мне.
- Мам, ты иди, я сейчас буду.
Я отошла немного в сторону. Звук каблуков отражался от стеклянных витрин, пола, приятно щекотал нервы. Я посмотрела по сторонам, но в коридорах практически не было людей, все толпились возле кофейни.
- Держи, - она отдала мне папку и довольно толстый конверт.
К своему удивлению я заметила торчащие из него купюры. Она словила мой взгляд.
- Это на сопутствующие расходы и на жизнь. В папке все есть, все необходимые документы. Тебя найдут, не переживай об этом.
Во взгляде этой девушки не было и тени сомнения или тревоги. У меня даже возникла мысль, что это красивое лицо не знало жеманства, ужимок, отвращения или ненависти. Она была сдержанной, элегантной, очевидно, весьма сообразительной и умной, но вместе с тем настолько простой, искренней и по-человечески теплой, что я не смогла придумать ни слова в ответ, потратив все внимание и время на попытку впитать это и воспринять до конца.
Когда она уходила, я прочитала вывеску. "PHLOEM".

***

Воздух пахнет свежескошенной травой, сиренью и моим отчаянием.

Открываться снова больно, но нужно. Особенно больно - навстречу эмпатии. Проживать одиночество близких, от которых отдаляешься, их растерянность, их страхи, их вину и беспомощность. Переживать их неожиданную любовь к тебе, их принятие. У меня перехватывает дыхание, я будто слышу треск собственных альвеол, переполняющихся эмоциями на бесконечном вдохе.
И я точно знаю, что ни одна клеточка моего организма не пострадает, когда я выдохну и позволю себе заплакать. Но мне все равно очень страшно.

«Я так давно родился,
Что говорить не могу,
И город мне приснился
На каменном берегу.
А я лежу на дне речном
И вижу из воды
Далекий свет, высокий дом,
Зеленый луч звезды»

Я не могу до конца понять, почему этот стих вызывает во мне такой живой отклик. Но спасибо Фраю за него.

Я обожаю эту свою страницу. Она символизирует для меня определенное внутреннее состояние, сложное, с массой оттенков, но живое и искреннее, тем и прекрасное.
Боюсь здесь писать что-то, хожу вокруг да около, пытаюсь нащупать в себе то, что соответствует этой версии меня.
Испытываю нежность.

Slipping in my faith until I fall
You never returned that call
Woman, open the door, don't let it sting
I wanna breathe that fire again
She said "I don't mind, if you don't mind
Cause I don't shine if you don't shine"
Put your back on me, put your back on me, oh put your back on me

В случае с Батчем слова "ты еще слишком мал, чтобы пить виски", сказанные только что похмелившейся матерью, означают: "Начинай побыстрее пить, чтобы я могла упрекать тебя". Батч знает, что рано или поздно он должен будет это сделать, чтобы мать скрепя сердце обратила на него внимание — дала ему эту жалкую замену любви. Ее желание интерпретируется им как родительский завет. К тому же у него есть пример для подражания: работяга-отец, напивающийся каждую субботу. К шестнадцати годам Батч уже пьет регулярно. В семнадцать лет дядя усаживает его за стол, ставит бутылку и говорит: "Батч, я научу тебя пить".
Отец часто с презрительной улыбкой говорил ему: "Ну и дурачок же ты!". Пожалуй, это было единственное, о чем они говорили, и поэтому Батч очень рано решил вести себя глупо. Еще один пример марсианского мышления: отец ясно дает понять, что «умники» в доме ему не нужны. На самом деле он говорит: "Когда я рядом, тебе лучше выглядеть дурачком", и Батч знает это.
Зачастую дети вырастают в семьях, где отцы много работают и много пьют. Тяжелая работа для них — способ заполнить время между выпивками. Но сильно пьющему трудно не пить в рабочее время, и поэтому пьянство — проклятие рабочего класса. С другой стороны, работа отнимает время у пьянства, поэтому работа — проклятие пьющего класса. Если пьянство мешает работе, надо бросать работу… Если пьянство — часть жизненного плана или сценария, то работа — антисценарий.

Для ребенка желание родителей становится приказом, который он будет выполнять всю жизнь, если не помешает что-то неожиданное и драматичное. Только тяжелое испытание (война, тюрьма) или экстаз (обращение к Богу, любовь) могут быстро освободить его, в то время как ход обычной жизни или психотерапия делают гораздо медленней. Смерть родителей далеко не всегда снимает проклятие; в некоторых случаях оно даже усиливает его. В состоянии Приспосабливающегося, несвободного Ребенка, запрограммированная личность будет выполнять все требования Родителя, каких бы унижений и жертв это ни требовало. Поразительна параллель с сутенером и проституткой. Она предпочитает терпеть унижения и эксплуатацию, извлекая при этом возможное удовлетворение, чем отправиться в неведомый мир без его защиты.

Наконец нашла нужное сравнение.

Я чувствую себя в этом университете как парень-задрот, случайно оказавшийся на школьной дискотеке для того, чтобы принести какой-то девушке-оторве (наверняка уже достаточно пьяной) забытую тетрадь по химии

Что же. У всех есть безуспешная сфера жизни, не так ли? И возможно каждый ненавидит свою больше, чем чужие.
И дело ведь вовсе не в университете. Или все же в нем?.. Господи, я не знаю. Я ничего не знаю. Я не знаю, куда себя всунуть, и пока мне идеально подходит только одеяло.

Хотела давно кое-что сказать.
Короче…
Я дура
Вот.

Нет, ничего не случилось, правда, все как всегда.

Будь хорошей девочкой, дорогая. У тебя нет права на отрицательные эмоции.